"Омлет" на экспериментальной сцене Театра российской армии
В Театр-Звезду, то есть Центральный Академический театр Российской Армии, попасть очень хотелось, как минимум, из-за его архитектурной значимости, но и конечно, из-за театральной значимости. Моё знакомство началось с кулуаров величественного здания, с его экспериментальной сцены, которая располагается в цокольном этаже за дверью десятого подъезда.
Камерный тёмный зал человек на 50 располагал к близкому восприятию. Сцены как таковой не было, а спектакль разыгрывался в пространстве перед рядами кресел. В тот вечер это пространство превратилось в театральную гримёрку, где 17 лет подряд готовятся к выходу на сцену два немолодых актёра. Циничный Аркаша (Артём Каминский) с внешностью из лесных фэнтези и вдумчивый Гена (Сергей Данилевич) с благородной внешностью придворных средних веков.
Их роли – эпизодичные, но готовятся они полноценно. Тщательно надевают средневековые костюмы, помогают друг другу застёгивать жабры и не любят свои длинные парики – они играют Розенкранца и Гильденстерна. А кто это такие? Они второстепенные персонажи из шекспировского «Гамлета». Сегодня они переживают свою второстепенность.
«Омлет» - это фрактал: в театре играют жизнь театра. Иногда я теряла линейное восприятие постановки и казалось, действительно подслушиваю разговор двух актёров в гримёрке, что это и есть сейчас игра. И когда они убегали на сцену «своего» театра, я «просыпалась» и начинала оглядываться, что я в собственно в театре. А то, что театральное время – не линейное, здесь же говорилось. А что за омлет? Возможно, это полная мешанина тем и эмоций, которые обсудили и пережили два немолодых актёра. За время действия «Гамлета» на сцене их театра они успели обсудить: театральную кухню, магазины, истории жизни, смерть, протоколы, дырки, Высоцкого, Камбербэтча, Бартошевича – специалиста по Шексиру, режиссёрский выпендрёж и разное другое.
Они задаются самыми разными вопросами. Актуален ли в XXI веке Гамлет? Может ли Гамлета играть баба? Стоит ли уходить на телевидение? Может ли в «Гамлете» играть негр? Не есть ли всё вселенная снов? Они и ссорятся, и тут же хохочут, и убеждают друг друга, подкалывают, восхищаются друг другом, мечтают «ломать своего Шекспира». Они не равнодушны и не оставляют равнодушными. Моё естество молча на них смеялось, получало удовольствие от убедительной игры.
А на следующем витке они жарят и уминают настоящий омлет на сцене, стараясь не пропустить свой выход и распространяя живые запахи. Этот момент зрители смотрят настолько внимательно, что удаётся иммерсивный театр. Иммерсивный? Значит обеспечивающий полный эффект присутствия с одновременным воздействием на человека посредством нескольких каналов восприятия.
В происходящем имеется ещё одна невидимая, но слышимая линия. Периодически они включают у себя в гримёрке трансляцию со сцены, и тогда к нам врывается голос Гамлета в его драматических переживаниях. Наши герои относятся к слышимому весьма персонально, у них есть свои – порой довольно острые – мнения по каждому пункту, которые знают наизусть. И в один момент Аркаша, тот, который Гильденстерн и который сетует, что у его персонажа в 2 раза меньше слова, срывается и выдаёт проникновенный монолог Гамлета. Зрители замерли, как будто вновь что-то сдвинулось. И есть мечта создать идеального Гамлета, хотя пока они лишь Розенкранц и Гильденстерн, возможно, сто тысячные со времени создания персонажей, примерно подсчитывает Геннадий.
Ещё они напиваются, самозабвенное, трагедийно, как настоящие творческие личности способные продолжить свой диалог. И как будто таки опаздывают на последний свой выход. Хотя неожиданно они слышат трансляцию своих голосов со сцены, и здесь уже нас зрителей сталкивают с задачей решить для самих себя, что под этим подразумевается. Как будто разъехались планы игры, иллюзорная параллельность или грёза опьянённого разума. Вопрос без ответа. Да и зачем чёткие ответы в таком пространстве, как театр? Он и есть игра с вопросами и ответами, выдуманными и реальными. 100% чётко никогда не скажешь, где границы воспринимаемого и воображаемого. Мы как раз открыты такой линии. И вовсе уже не удивляет преображение Аркаши и Гены в лиричных матросов. Это уже как будто чистая фантазия об их внутреннем мире. Где мы играем, а где мы настоящие? Каждый точно знает? Мне нравится одной ногой там, одной – здесь.
И «Гамлет» окончательно стал для меня фракталом. Его можно прочитать в оригинале, его можно посмотреть со Смоктуновским, можно прочитать пьесу Тома Стоппарда о Розенкранце и Гильденстерне, или посмотреть экранизацию этой пьесы самим же Стоппардом, теперь вот можно посмотреть, как Розенкранц и Гильденстерн играют в «Гамлете», а Гильденстерн играет Гамлета. Такой вот омлет, слоистый пирог, как фуга Баха, где переплетаются, дополняя друг друга, мотивы.
Экспериментальная сцена Театра советской армии (как по старинке) судя по этому спектаклю (кстати, качественного оформленному звуком и светом) определённо интересна, нестандартна и увлекательна. Рекомендую!
Камерный тёмный зал человек на 50 располагал к близкому восприятию. Сцены как таковой не было, а спектакль разыгрывался в пространстве перед рядами кресел. В тот вечер это пространство превратилось в театральную гримёрку, где 17 лет подряд готовятся к выходу на сцену два немолодых актёра. Циничный Аркаша (Артём Каминский) с внешностью из лесных фэнтези и вдумчивый Гена (Сергей Данилевич) с благородной внешностью придворных средних веков.
Их роли – эпизодичные, но готовятся они полноценно. Тщательно надевают средневековые костюмы, помогают друг другу застёгивать жабры и не любят свои длинные парики – они играют Розенкранца и Гильденстерна. А кто это такие? Они второстепенные персонажи из шекспировского «Гамлета». Сегодня они переживают свою второстепенность.
«Омлет» - это фрактал: в театре играют жизнь театра. Иногда я теряла линейное восприятие постановки и казалось, действительно подслушиваю разговор двух актёров в гримёрке, что это и есть сейчас игра. И когда они убегали на сцену «своего» театра, я «просыпалась» и начинала оглядываться, что я в собственно в театре. А то, что театральное время – не линейное, здесь же говорилось. А что за омлет? Возможно, это полная мешанина тем и эмоций, которые обсудили и пережили два немолодых актёра. За время действия «Гамлета» на сцене их театра они успели обсудить: театральную кухню, магазины, истории жизни, смерть, протоколы, дырки, Высоцкого, Камбербэтча, Бартошевича – специалиста по Шексиру, режиссёрский выпендрёж и разное другое.
Они задаются самыми разными вопросами. Актуален ли в XXI веке Гамлет? Может ли Гамлета играть баба? Стоит ли уходить на телевидение? Может ли в «Гамлете» играть негр? Не есть ли всё вселенная снов? Они и ссорятся, и тут же хохочут, и убеждают друг друга, подкалывают, восхищаются друг другом, мечтают «ломать своего Шекспира». Они не равнодушны и не оставляют равнодушными. Моё естество молча на них смеялось, получало удовольствие от убедительной игры.
А на следующем витке они жарят и уминают настоящий омлет на сцене, стараясь не пропустить свой выход и распространяя живые запахи. Этот момент зрители смотрят настолько внимательно, что удаётся иммерсивный театр. Иммерсивный? Значит обеспечивающий полный эффект присутствия с одновременным воздействием на человека посредством нескольких каналов восприятия.
В происходящем имеется ещё одна невидимая, но слышимая линия. Периодически они включают у себя в гримёрке трансляцию со сцены, и тогда к нам врывается голос Гамлета в его драматических переживаниях. Наши герои относятся к слышимому весьма персонально, у них есть свои – порой довольно острые – мнения по каждому пункту, которые знают наизусть. И в один момент Аркаша, тот, который Гильденстерн и который сетует, что у его персонажа в 2 раза меньше слова, срывается и выдаёт проникновенный монолог Гамлета. Зрители замерли, как будто вновь что-то сдвинулось. И есть мечта создать идеального Гамлета, хотя пока они лишь Розенкранц и Гильденстерн, возможно, сто тысячные со времени создания персонажей, примерно подсчитывает Геннадий.
Ещё они напиваются, самозабвенное, трагедийно, как настоящие творческие личности способные продолжить свой диалог. И как будто таки опаздывают на последний свой выход. Хотя неожиданно они слышат трансляцию своих голосов со сцены, и здесь уже нас зрителей сталкивают с задачей решить для самих себя, что под этим подразумевается. Как будто разъехались планы игры, иллюзорная параллельность или грёза опьянённого разума. Вопрос без ответа. Да и зачем чёткие ответы в таком пространстве, как театр? Он и есть игра с вопросами и ответами, выдуманными и реальными. 100% чётко никогда не скажешь, где границы воспринимаемого и воображаемого. Мы как раз открыты такой линии. И вовсе уже не удивляет преображение Аркаши и Гены в лиричных матросов. Это уже как будто чистая фантазия об их внутреннем мире. Где мы играем, а где мы настоящие? Каждый точно знает? Мне нравится одной ногой там, одной – здесь.
И «Гамлет» окончательно стал для меня фракталом. Его можно прочитать в оригинале, его можно посмотреть со Смоктуновским, можно прочитать пьесу Тома Стоппарда о Розенкранце и Гильденстерне, или посмотреть экранизацию этой пьесы самим же Стоппардом, теперь вот можно посмотреть, как Розенкранц и Гильденстерн играют в «Гамлете», а Гильденстерн играет Гамлета. Такой вот омлет, слоистый пирог, как фуга Баха, где переплетаются, дополняя друг друга, мотивы.
Экспериментальная сцена Театра советской армии (как по старинке) судя по этому спектаклю (кстати, качественного оформленному звуком и светом) определённо интересна, нестандартна и увлекательна. Рекомендую!